Обучающиеся гештальт-терапии бьются над технологией включенности. Сессии похожи на заседание конформистов:
— Мне жарко.
— Ой, мне тоже жарко.
— У меня бабушка умерла.
— Сочувствую, когда у меня умерла, мне было грустно.
В теории гештальт-терапии есть термин «включенность», который легко объяснить при помощи понятий «фигура» и «фон», которые пришли к нам из гештальт-психологии, а туда из психофизиологии зрения. Опыты гештальт-психологов говорят нам, что поле сознания организовано подобно полю зрения, есть фигура — центр осознания, есть фон — тот контекст, который окружает главное. В зависимости от контекста «фигура» высвечивается тем или иным образом. Обычный человеческий паттерн — проецировать свой жизненный опыт на воспринимаемую фигуру, ход мысли психотерапевта — оттормаживать проекцию своего опыта (убирать за скобки) и исследовать опыт клиента. Боб Резник тут приводит пример с яблоком, которое становится едой, когда на него смотрит голодный, и светотенью, когда на него смотрит художник.
Таким образом гештальт-терапевт всегда подразумевает, что рассказ клиента («фигура») всегда дан на «фоне» опыта клиента, исследует его и не спешит подменять его своим фоном, стремясь в слияние.
Феномен зависимости фигуры от фона прекрасно иллюстрирует нам кинематограф эффектом Кулешова
Восприятие лица меняется в зависимости от последующего плана.
Волшебный пример — короткометражный фильм «21-87» Артура Липсета, коллекционера звуков и аниматора Канадской государственной службы кинематографии.
Что же нужно спросить, когда слышишь, что бабушка умерла? Я думаю, что-то типа «кем она для тебя была, были ли вы близки».
Напомню еще этюды про самку клеща на эту тему.
